Можно ли считать кого-то иностранцем в Польше если он, начиная с четырёхлетнего возраста, прожил здесь всю свою жизнь? Наверное, в случае с Карлосом Марроданом можно дать скорее утвердительный, чем отрицательный ответ. Дело даже не в том, что он так и не принял польское гражданство и очень гордится своим испанским паспортом. Просто Испания навсегда запала ему в сердце, хотя он пришел на свет в далеком 48-м во французской Тулузе.
Следует сказать, что Карлос Марродан - поэт, но в первую очередь он один из наиболее блестящих польских переводчиков ибероамериканской литературы. Среди прочего он перевел на польский произведения таких писателей как: Габриель Гарсия Маркес, Марио Варгас Льоса, Октавио Пас, Роберто Боланьо и многих других.
Карлос Марродан.Foto:Grzegorz Śledź/PR2
С историей Карлоса Марродана мы познакомимся сквозь призму истории «испанской колонии», львиная часть которой проживала в варшавском районе Прага. Именно истории «испанской колонии» было посвящено выступление Марродана в Музее варшавской Праги. Фрагменты этого выступления мы и представляем Вашему вниманию.
Начать надо с того, что Карлос Марродан является сыном испанских республиканцев, которые после поражения в гражданской войне 1936-39 годов, как и сотни тысяч их земляков, были вынуждены покинуть свою страну. Главным центром республиканской эмиграции стала Франция, но так сложилось, что многих республиканцев судьба занесла в коммунистическую Польшу. Рассказывает Карлос Марродан:
Испанская эмиграция во Франции была многочисленной. Там были разные политические силы, преобладали коммунисты, но безусловно были и анархисты, и социалисты. Испанцы были хорошо организованы и считали, что вот-вот вернутся в Испанию. Думаю, что все эти испанские политические силы действовали во Франции после Второй мировой войны. Скорей всего, еще действовали какие-то республиканские военные структуры. Во всяком случае это привело к тому, что в 1950 году большую часть испанских политических беженцев во Франции неожиданно арестовали и вывезли за пределы континентальной Франции. Эти люди оказались на территории французских колоний, прежде всего в Алжире, но их также вывозили на Корсику. Часть даже очутилась в заморских владениях Франции.
В результате этой операции были арестованы и выдворены не только испанские республиканцы, но и многие выходцы с Восточной Европы, из стран так называемой народной демократии. Они проживали во Франции и принимали участие в испанской гражданской войне.
Где-то через год эти народные демократии приняли у себя испанцев и предоставили им политическое убежище. Благодаря этому республиканцы оказались в Польше, в Болгарии, Румынии, Чехии и ГДР.
Отец мне рассказывал, что якобы у них была возможность выбирать место проживания и он выбрал Будапешт, так как ему казалось, что там климат похож на испанский. Однако вышло по-другому, и он очутился в Польше.
Прием новоприбывших испанцев был организован польской коммунистической властью со всеми атрибутами показухи:
Эти первые времена в Польше мне известны, конечно, из рассказов отца. Кажется, первый месяц они жили в варшавском отеле «Бристоль». Поэтому испанским эмигрантам социализм очень понравился, ввиду того, что после «Бристоля» они кажется еще и отправились на курорт, в Мендзыздрое.
Через некоторое время испанцы получили жилье в районе Прага-II, который только строился. Потом произошло объединение семей, так как сперва в Польшу отправились только мужчины.
Вид на микрорайон Прага-II (около 1956 года). Foto:Carlos Marrodan
В общем в Польшу прибыло порядка 150-200 испанских республиканцев и членов их семей. Большинство из них, около 90 человек, оказались в Варшаве. Карлос Марродан отмечает, что испанцы получили не только работу, но и жилье:
Большинство из них получили работу на автомобильном заводе в варшавском районе Жеран. В основном речь шла о людях, которые не успели освоить в Испании какую-то профессию. Скажем, моему отцу было 16 лет, когда он сбежал из дома. В армию брали с 18-ти, а он соврал в военкомате и благодаря этому стал танкистом. Среди прочего мой отец принимал участие в битве при Эбро. Испанцы кое чему научились во время своего пребывания во Франции. Так, мой папа немного освоил токарное и фрезерное дело.
Как ни парадоксально, но прибыв в Польшу, самые маленькие испанцы были вынуждены осваивать не только язык своей новой родины, но и свою же родную речь:
Первый детсад находился на улице Кирила и Мефодия и там оказались все испанские дети. Большинство из них разговорили на французском. Например, я не говорил по-испански. Дело в том, что мои родители, надеялись, что мы с дня на день вернемся в Испанию, и поэтому решили, что было бы хорошо, чтобы ребенок овладел хотя бы одним иностранным языком. Когда мы приехали в Польшу папа и мама внезапно начали ко мне обращаться на испанском. В садике и во дворе доминировал польский язык, в доме испанский, а французский оказался лишним.
Детский праздник в садике на улице Кирила и Мефодия.Foto:Carlos Marrodan
Однако, если детям польский язык давался легко, то для взрослых он так и остался непреодолимым барьером:
Моя мама, уже будучи женщиной преклонного возраста, мы тогда уже жили на Мокотове, пошла на базар. Одна из продавщиц ее зацепила:
- Вы же не полька? Не так ли?
- Да, не полька.
- Но Вы очень хорошо разговариваете по-польски. А сколько Вы здесь живете?
- Тридцать лет.
- В таком случае Вы не так уж хорошо разговариваете на польском.
Наши родители не научились разговаривать по-польски – это нужно признать.
Родители Карлоса Марродана на фоне первого телевизора в испанской колонии (около 1958 года). Foto:Carlos Marrodan
Карлос Марродан обращает внимание, что как не парадоксально, но во времена его детства уровень жизни в Польше был существенно выше, нежели в Испании тех времен:
В Испании тогда была страшная нищета. Я был там с мамой в 58-ом году, чтобы осмотреться и решить возвращаемся ли мы в Испанию, или нет. И мама сказала: «Никогда в жизни!». Потом, спустя много лет, она жалела о своем решении. Однако тогда, вернувшись в Польшу мама была уверена, что в Испании у нас нет никаких жизненных перспектив, хотя бы с точки зрения образования и условий жизни. В 58-ом Варшава тоже не была похожа на большую метрополию, но невзирая ни на что, город выглядел лучше, чем Мадрид и Барселона. В это можно не верить, но так действительно было.
Десятилетний Карлос Марродан на кухне своей варшавской квартиры на улице Скочылсяча. Foto:Carlos Marrodan
Карлос Марродан отмечает, что в испанской колонии бурлила политическая жизнь и нарастающие протестные к власти настроения влияли на испанцев. Постепенно это привело к политической дезинтеграции испаской общины. Как признает герой нашей передачи в отличии от молодежи, поколения его родителей, тесно связанное со сталинским комунизмом, не воспринимало и не понимало сути оппозиционного к режиму движения. В этом отношении переломным моментом стали студенческие протесты в Польше в марте 68-го года, а так же вторжения в Чехословакию:
1968 год был неимоверно важен для моего отца, а особенно для меня. Я пережил март 68-го и воочию увидел несостоятельность всего этого. И я старался объяснить это отцу. Он же пережил этот как бы вдвойне. Во-первых, у него в доме появился сын, который стал не соглашается с его мировоззрением и идеологией. Во-вторых, его собственная партия, компартия Испании не поддержала советского вторжения в Чехословакию в 68-ом. Отец очень тяжело это пережил. Насколько я помню, в 68-ом он отошел от политики. Думаю, что наши родители остались при своих идеалах молодости и им было тяжело смириться с тем, что происходило в Польше [движение «Солидарность» и демократизация]. Многие не дожили до этих изменений. Мой отец умер в 93-ем – смотрел на все это и нечего не понимал.
Материал подготовил Назар Олийнык