На одной из предъюбилейных встреч в варшавском кинотеатре «Прага» режиссер делился своими воспоминаниями и размышлениями о кинематографе:
- Анджей Вайда вовсе не ретроград и не противник новых технологий. Но в кино для него по-прежнему важнее всего не эффекты, а эмоции и мысли зрителя:
Анджей Вайда: «По моему, кино пострадало от других форм распространения фильмов. То, что по телевидению можно нажатием кнопки объединить два-три-пять фильмов, смотреть не с начала до конца переключать с одного на другой – это страшно. Ну, и другие современные способы... А я чувствую себя человеком, который снял фильм для зрителей, и эти зрители сидят вместе со мной в кинотеатре, на моем ли фильме, или на ином. Но выходя из зала я что-то узнаЮ из реакции публики – о настроениях, чувствах, даже о политических веяниях. А если смотрю фильм в одиночестве по телевизору, не узнаю ничего, совершенно ничего...».
- А еще важны эмоциональные связи на съемочной площадке:
Анджей Вайда: «Сейчас режиссер на съемках фильма сидит в такой темной будке и всматривается в мониторчик: хорошо ли там у него артисты играют? Раньше было иначе. Стояла камера, я стоял рядом, а передо мной играл Цибульский. Актер играл на камеру, но часто посматривал на меня, и видел мое восхищение тем, как он играет! И играл для меня! А потом это восхищение передавалось зрителям. То есть, в зал каким-то чудесным образом переносились наши отношения, которые сожалению, сегодня между актером и режиссером, увядают из-за новой техники».
- Збигнев Цибульский для Анджея Вайды был и остается одним из самых феноменальных актеров польского кино:
Анджей Вайда: «Это был метеор, пролетевший через польское кино. Я имел счастье с ним работать, также в театре. Но всегда мне казалось, что это лишь краткий момент. Он сам создавал впечатление, что всё, что он делает – лишь минутные остановки «по пути». Будто спешит куда-то, и скоро исчезнет. И когда исчез совсем, то, видимо, так должно было быть... Я всё время думал о том, чтобы снимать его в своих фильмах. Только проблема была в том, что после «Пепла и алмаза» Збышеку надо было дать такую же выразительную, сильную роль. Но такой роли у меня для него больше не было. В «Пепле и альмазе» он появился благодаря счастливой случайности, а также сценаристу Ежи Анджеевскому и Янушу Моргенштерну (второй режиссер – прим. Ред.) Впрочем, Цибульский сам показал мне, каким видит своего героя. На вроцлавской киностудии, где очень длинные коридоры, мы начинали в 7 утра первый день съемок. И вот я вижу, как по такому коридору идет в мою сторону очень современно, стильно одетый в джинсы, кожаную курту и темные очки Збышек Цибульский, а за ним бегут запыхавшиеся костюмерши с криком: «Он не хочет переодеваться!». На мой вопрос: «Ты хочешь играть в этом?», Збышек ответил кратко: «Да». И больше разговора на эту тему не было. И это спасло фильм. Потому что он приблизился к тому поколению, которое смотрело фильм в кинотеатрах».
- По признанию мастера, знаменитая польская школа кино родилась под влиянием итальянского неореализма. И очень отличалась от советской:
Анджея Вайда: «Мы смотрели фильмы Феллини с огромным упоением. И понимали, что это кино, к которому мы обращаемся. Это было не без значения, так как польские фильмы имели шансы выйти на мировые экраны. Тогда была Берлинская стена. И Запад задавал вопрос: «А что за этой стеной?». А мы в Польше делали фильмы, чтобы им сказать, что за стеной. Пожалуйста, есть такие фильмы как «Всё на продажу», «Пепел и алмаз», есть фильмы Войцеха Хаса, Ежи Кавалеровича, фильмы нашего младшего коллеги Кшиштофа Занусси. Эти фильмы шли в мир, но при условии, что их ритм был как в западном кино, ритм, говорящий, что мы видим мир таким образом. Зачем я об этом говорю? Потому что с длительной перспективы – может, мое мнение не очень справедливо, – советское кино кажется деревенским. А мы делали фильмы городские. Это колоссальная разница. В деревне никуда не спешат: пока оно там на полях растет... А в городе все бегут, машины ездят, везде что-то происходит. Ритм польских фильмов принимался западной публикой. И второй важный фактор: наши фильмы были образными. И не потому что, что мы так придумали, а потому, что цензура устраивала гонения на слово, ведь инструмент каждой идеологии - слово. При этом картинка, кадр может быть многозначным».
- Ликвидация цензуры, свобода слова сняли с польских творцов кино огромную тяжесть, но одновременно поставили перед ними не менее огромный вызов, - считает Анджей Вайда:
Анджей Вайда: «Они переходят с общественных, политических тем на психологию: каким является человек, что у него происходит внутри. Да, конечно, есть великая психологическая литература, которая вовсе не нуждается в политике. И это, конечно, определенный путь. Только должен сказать, что на этом пути очень много людей уже очень многое сделало. И сегодняшней кинематографической молодежи, которая сейчас начинает делать фильмы, намного труднее, чем нам, ведь мы были, так сказать, «избранниками народа». Но вот здесь кроется вопрос: кто-нибудь сегодня еще хочет смотреть фильм о событии, уже показанном по телевидению? Политическое кино требует ссылки на реальные события. А если они уже широко прокомментированным в СМИ журналистами и самими участниками? И всё дело, так сказать размывается. Такую тему трудно ухватить. Здесь, мне кажется, кроется определенная слабость».
- Некоторые именитые режиссеры сейчас делают римейки своих фильмов прошлых лет. Анджею Вайде этот тренд не по нраву. И вот почему:
Анджей Вайда: «Меняется публика. Те фильмы, снятые по определенным причинам в тот, а не иной период, были адресованы той, а не иной публике. Я не спекулировал на том, что мои фильмы идут в Америке или Бразилии. Я снимал фильмы для польских зрителей, с которыми у меня было взаимопонимание. Это был не только польский язык, но и язык кино».
- Сейчас Анджей Вайда снимает фильм о Владиславе Стшеминьском – одном из самых интересных и неоднозначных польских художников. И мы с нетерпением ждем премьеры.
На встрече с Анджеем Вайдой побывала Ирина Завиша